ДИАЛЕКТИКА САТАНИЗМА — Интервью с Юлей Теуниковой

ЮТ: Ха-ха-ха! Во-первых, я девушка не рефлексирующая — сразу ясность внесу. Не знаю, с каких позиций меня оцениваешь ты, но я оцениваю все, что слушаю, с точки зрения музыкальности, через которую преломляется все остальное. Личная харизма, тексты, состав и прочее. И если я чувствую, что это хороший музыкант, я буду делать все для того, чтобы с ним сойтись. Правда, не каждый это выдержит.

СГ: То есть, харизма для тебя существует отнюдь не как элемент, который превращает музыку в чистую формальность?

ЮТ: Каждый человек потенциально харизматичен. Заставить всех плясать под свою дудку — причем, совершенно добровольно — это проще простого. Индивидуальность есть в каждом. А насколько человек ее выказывает и подгоняет остальных под свою волну — это уже дело ремесленное. Этому можно научиться.

СГ: Ты стараешься этому научиться?

ЮТ: Нет.

СГ: То есть этот элемент ты пускаешь на самотек.

ЮТ: Да, абсолютно.

СГ: А существует для тебя какая-то интрига в том, что из этого получится?

ЮТ: Для меня интригой является то, что в результате получится со мной. А не с кем-то еще.

СГ: Ну, так ведь с тобой — значит, и с кем-то еще.

ЮТ: За себя я могу отвечать, за кого-то еще — нет.

СГ: Н-да... Но на вопрос-то ты так и не ответила. Что бы произошло, если бы ты — как человек со своей сложившейся системой вкусов и оценок — оказалась на концерте девушки, играющей и поющей, как ты?

ЮТ: Я не могу описать свое субъективное восприятие музыкальности человека. И от себя эмоции, хоть убей, описать не могу. Я не только себя, но и других людей стараюсь не оценивать. Я — человек не оценочного плана. Мнения мне интересно не составлять, мне интересно их менять.

СГ: Сейчас так или иначе ты позиционирована как андеграундная певица. То есть, тебя рассматривают в одном ряду с такими явлениями, как “Соломенные Еноты” или, скажем, “Даждь” — где-то между. Во всяком случае, не рядом с Земфирой. Чувствуешь ли ты, что действительно находишься — духовно и стилистически — ближе к “Соломенным Енотам”, чем к Земфире, или это просто так контекстуально сложилось?

ЮТ: К Земфире-то я точно ближе, чем к “Соломенным Енотам”, но дело тут не в этом. До 1998 года я делала то же самое, что затем делала Земфира, особенно, в ее первом альбоме. Не в смысле похожести текстов и музыки, а в плане подачи и сходности культурной базы. То есть, я тогда работала в том же жанре, в каком сейчас работает “Мумий Тролль” и в каком работала ранняя Земфира. А потом, когда это все уже укоренилось, мне это стало неинтересно, и я отказалась от дальнейшей раскрутки.

СГ: Тебе казалось неправильным выходить на тираж — или в тираж — таким образом? Может быть, просто не было аналогичных возможностей?

ЮТ: Во-первых, неинтересно. А во-вторых, меня бы это настолько высосало, что я не смогла бы дальше развиваться. Кому-то это надо, у кого-то столько энергии, что ее девать некуда, вот Земфира и решила тратить ее на то, чтобы на стадионах играть. Я свою энергию хочу тратить на то, чтобы просто записывать качественную музыку.

ЛГ: И ты понимаешь, что никаких стадионов больше вообще никогда не будет? Что те времена давно прошли...

ЮТ: Три года назад никто не знал, что “Мумий Тролль” и Земфира будут собирать стадионы. Так что все может поменяться, и я чувствую, что поменяется очень скоро.

СГ: Это на Западе. У нас только генетические аномалии стадионы собирают. А на интересных людей по 30 человек ходит.

ЮТ: Это зависит не столько от жанра, сколько от времени. И я чувствую, что скоро наступит время для настоящей качественной музыки, которая будет собирать стадионы. Принцип конкуренции должен сработать: даже в попсе на смену Газманову и Сташевскому приходят “Гости из будущего”, Шура и Алсу.

СГ: В чем основная разница между тобой и Земфирой? Лесбийские темы, скажем, могли бы в твоих песнях появиться?

ЮТ: Ну, это уже несерьезно...

Общее здесь — подход. На первом альбоме у нее были некоторые вещи, оттолкнувшись от которых, она могла бы пойти дальше. Например, “Синоптик”. Очень искренняя вещь — то, что у нее вначале было, промелькнуло и ушло.

ЛГ: В любом случае, сейчас Земфира и “Мумий Тролль” — это формат.

ЮТ: Пока они не появились, никто не говорил, что это формат. До них никакого такого формата не было, они сами его создали. Мне лично на формат насрать, я к нему никакого отношения не имею. А вот то, что Земфира, вместо того, чтобы развивать свою музыкальность, какой-то халтурой страдает — это уже ее личное дело. Я так не хочу.

ЛГ: Нет, ну вообще-то она действительно искренняя девка, но, мне кажется, она просто как корова, которая попала не туда... У меня такое ощущение, что она какая-то чужая. В андеграунде она как своя уж точно бы не прошла.

ЮТ: Прошла бы очень даже запросто. У любого из андеграундных певцов спокойно можно как минимум по песне понадергать, вполне форматных. Я даже могу сказать, какие мои песни туда попадают. Вот песня “Так и тянет назад” — абсолютно форматная,

СГ: Ты могло бы идентифицировать себя как человека, находящегося на границе между андеграундом и музыкой вообще? На которой ты — за счет своего музыкоцентризма — автоматически отказываешься?

ЮТ: Я не причисляю себя к андеграунду. Для меня это — единственная возможность выступать. Я с ними играю не по идеологическим причинам, а исключительно по дружеским — просто потому, что хочу иметь возможность общаться с людьми таким способом. Посредством концертов. А другого круга у меня нет. Может быть, я просто не дотягиваю до другого уровня.

СГ: Но если ты там так или иначе находишься, то что ты в нем видишь? Что это для тебя: нечто творчески плодоносное или же в чем-то ущербная, неоднозначная среда? Как ты оцениваешь это пространство, частью которого ты выглядишь в глазах любого человека?

ЮТ: Что касается личных творческих задач, то мне кажется, что в нынешнее время все процессы, которые происходят в мире, адекватнее всего отражать именно через музыку. А в андеграунде очень слаба именно музыкальная сторона. И значит, андеграунд сейчас не вполне адекватен тому, что происходит на самом деле в нашей жизни. Хотя он вполне адекватен сложившейся традиции. Существует, скажем так, легальный формат — то, что крутят на радио, по телевидению, и ему естественным образом противостоит некий формат, который создается в андеграунде.

СГ: Короче, в русской культуре борются два таких полюса.

ЮТ: Они не борются между собой, их просто чаще всего используют в аргументации.

СГ: Другими словами, у власти сейчас такая раздолбайская сексуальная революция, а в подполье — фашизм. Эдакий тоталитаризм одухотворенный. В кавычках.

ЮТ: Если высокопарно — то да. А на самом деле — инфантилизм. Друзья, простите меня, пожалуйста, за это слово! Просто людям зацепиться за что-то надо, чтобы каким-то образом утвердиться. Изобрести что-то новое тяжело, и поэтому они берут самое мощное, что уже есть в этой андеграундной культуре. Сибирских панков, поэтов. Так уж сложилось, что сибирский рок — самая сильная вещь в андеграунде. Но сейчас формируется уже какое-то другое энергетическое поле, и что в нем будет возникать, совершенно непонятно. Скажем, три года назад я четко знала, что нужно делать, чтобы любую публику вставило, а сейчас я этого уже не знаю. Поле меняется настолько быстро и настолько сильно, что уследить за этим посредством интеллекта невозможно.

СГ: А по каким знакам и вехам ты видишь его формирование и изменение?

ЮТ: Чисто интуитивно, наверное. Основные вехи — сугубо отрицательные: то, что сейчас есть, явно изжило себя.

СГ: Может быть, примеры какие-то нужны. Чтобы кто-то сделал что-то серьезное, авторитетное, но — другое. А их фактически нет.

ЮТ: Вот “Кино” было просто офигительным примером. Ведь Цой как раз об этом и говорил: надо за себя отвечать, прежде всего. Если у него какое-то послание было, то именно в этом оно и заключалось. А сами по себе люди очень безответственны по своей природе.

ЛГ: Ну, есть авторитеты и покруче — Церковь, скажем. Чтобы научиться делать выбор, нужно смирение, т.е. закрыть глаза и идти за святыми.

ЮТ: Истинный выбор никогда не делается вслепую. Выбор никогда не случаен. Когда человек делает какой-то выбор, он должен понимать, что берет на себя ответственность. А закрывать глаза — значит снимать с себя ответственность за свою жизнь.

ЮТ: Я думаю, что если человек выбирает сердцем, он ошибиться не может. Это — единственный возможный критерий выбора. Ты не знаешь, как надо, но ты знаешь, как не надо. Все мы знаем что к чему, только притворяемся, что не знаем.

СГ: Это вопрос каждого отдельного человека: хочет он проверить это “как надо” или же он подозревает, что, если он заранее проверит, — результат может ему помешать. Может быть, ему важнее просто двигаться, чем знать, куда это движение может привести. Люди привыкают к тому, что разбираться часто бывает неэффективно. Могут выясниться такие вещи, что делать вообще ничего не захочется. К слову, это основной постулат фашизма: рефлексия убивает действие.

ЮТ: Разбираться всегда эффективно. Вопрос — как к этому относиться.

СГ: Принимать в себе всю гадость, которая при этом выясняется, не каждый способен.

ЮТ: Однако надо ее принимать. Просто не нужно на этом фиксироваться. Человек не есть нечто окончательное. А если ничто не окончательно, то можно двигаться дальше. Я была на пресс-конференции Летова после концерта в “Марсе”, и там ему задали такой вопрос: Вот вы в каком-то журнале рассуждали о буддизме, о том, что в нем существуют два пути спасения: коллективный и индивидуальный. И говорили, что предпочитаете коллективный путь спасения. Поскольку рассматриваете путь спасения в контексте национал-большевизма. А Летов говорит — я сейчас предпочитаю индивидуальный путь спасения. Ха-ха-ха! Хотя я не знаю, о чем думал Летов, когда все это говорил. У кого какой путь — это личное дело каждого человека.

ЛГ: Но если человек верующий, он никаких других путей не признает.

ЮТ: Сейчас я уже не знаю, что такое искренне верующий человек. Существует, конечно, официальная православная догма...

ЛГ: Вот именно: Христос пролил свою кровь. Если человек в это верит, других путей, кроме одного, у него быть не может.

ЮТ: Путей осмысления православной доктрины просто масса.

ЛГ: Если бы существовал другой путь — медитация, например, или жертвоприношение — то с какой это стати Бог стал бы умирать? Просто богохульство какое-то.

ЮТ: Что такое путь Христа, не знает никто, кроме самого Христа.

ЛГ: Евхаристия вне Церкви невозможна. А у Церкви есть догматы — и им надо следовать.

ЮТ: Эти догматы — результат пути тех, кто их сформулировал. А как к этим результатам относиться сейчас — это личная проблема каждого.

СГ: То есть, они становятся более гибкими.

ЮТ: Или умирают — или становятся более гибкими. Менее догматичными. Более терпимыми. Учатся отделять свои амбиции от внутренних пот ребностей... Хотя вряд ли они этому скоро научатся.

СГ: Получается, что гибкость помогает людям постигать Божьи законы. А догматичность мешает осмыслению догматов. Интересный момент. Казалось бы, все должно быть наоборот.

ЮТ: Если ты будешь тверд и будешь четко стоять на своих позициях, ты не сможешь измениться. Чтобы измениться, нужно сомневаться в своих позициях.

СГ: Через преодоление твердолобости к Богу идем?